Неточные совпадения
По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо ждать от света; но он сделал еще попытку в своем семействе. На мать свою он не надеялся. Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства, теперь была неумолима к ней за то, что она была причиной расстройства
карьеры сына. Но он возлагал
большие надежды на Варю, жену брата. Ему казалось, что она не бросит камня и с простотой и решительностью поедет к Анне и примет ее.
Образован ты хорошо: перед тобой все
карьеры открыты; можешь служить, торговать, хоть сочинять, пожалуй, — не знаю, что ты изберешь, к чему чувствуешь
больше охоты.
— Ракитин знает. Много знает Ракитин, черт его дери! В монахи не пойдет. В Петербург собирается. Там, говорит, в отделение критики, но с благородством направления. Что ж, может пользу принесть и
карьеру устроить. Ух,
карьеру они мастера! Черт с эфикой! Я-то пропал, Алексей, я-то, Божий ты человек! Я тебя
больше всех люблю. Сотрясается у меня сердце на тебя, вот что. Какой там был Карл Бернар?
Женитьба на ней несмотря на низкость ее происхождения и, сравнительно с вами, бедность, очень много двинула бы вперед вашу
карьеру: она, будучи введена в
большой свет, при ваших денежных средствах, при своей красоте, уме и силе характера, заняла бы в нем блестящее место; выгоды от этого для всякого мужа понятны.
В настоящее время айно, обыкновенно без шапки, босой и в портах, подсученных выше колеи, встречаясь с вами по дороге, делает вам реверанс и при этом взглядывает ласково, но грустно и болезненно, как неудачник, и как будто хочет извиниться, что борода у него выросла
большая, а он всё еще не сделал себе
карьеры.
Но мы, даже независимо от эгоистических соображений о
карьере, имели полную возможность дать именно те ответы, которые всего
больше подходили к веяниям минуты.
«Поздравляем, — говорят, — тебя, ты теперь благородный и можешь в приказные идти; помилуй бог, как спокойно, — и письмо мне полковник к одному
большому лицу в Петербург Дал. — Ступай, — говорит, — он твою
карьеру и благополучие совершит». Я с этим письмом и добрался до Питера, но не посчастливило мне насчет
карьеры.
Но еще
больше терзали бедного фараона Александрова личные, интимные горести и разочарования: позорная измена Юлии Синельниковой, холодная и насмешливая отставка, полученная от Ольги Синельниковой, и, наконец, этот ужасный разгром литературной великой
карьеры, разгром, признанный им самим с горьким отчаянием…
Совершенно неизвестно, где меня поджидает спокойная
карьера исполнительного офицера пехотной армии, где бурная и нелепая жизнь пьяницы и скандалиста, где удачный экзамен в Академию и
большая судьба.
Памятна мне вечеринка перед днем пятидесятилетия журнала, где обсуждался выпуск
большого юбилейного номера. На нем Федор Иванович Шаляпин, еще начинавший только что свою
карьеру, восхищал всех своим молодым голосом и в первый раз в Москве на этой вечеринке спел «Дубинушку», а мы хором подпевали.
Карьеру он сделал блестящую благодаря скромной веселости своего нрава, ловкости в танцах, мастерской езде верхом ординарцем на парадах —
большей частью на чужих лошадях — и, наконец, какому-то особенному искусству фамильярно — почтительного обращения с высшими, грустноласкового, почти сиротливого прислуживанья, не без примеси общего, легкого, как пух, либерализма…Этот либерализм не помешал ему, однако, перепороть пятьдесят человек крестьян в взбунтовавшемся белорусском селении, куда его послали для усмирения.
Он служил в Петербурге в пешей гвардии тоже не до
большого чина и так же, как мой отец, не подавал надежд к продолжению военной
карьеры.
Барон, как мы видели, был очень печален, и грусть его проистекала из того, что он день ото дня
больше и
больше начинал видеть в себе человека с окончательно испорченною житейскою
карьерою.
Люди ходят и удивляются: как это они, краски, так хитро расположены! И
больше ничего. Написаны целые книги, целые горы книг об этом предмете; многие из них я читал. Но из Тэнов,
Карьеров, Куглеров и всех, писавших об искусстве, до Прудона включительно, не явствует ничего. Они все толкуют о том, какое значение имеет искусство, а в моей голове при чтении их непременно шевелится мысль: если оно имеет его. Я не видел хорошего влияния хорошей картины на человека; зачем же мне верить, что оно есть?
Человеку, не знакомому с построением боевых масс на маневрах, в которых он принимает личное участие, все эти движения ломаными частями, исполняемые в кавалерии
большею частию в
карьер, неизбежно покажутся чем-то вроде кружения, о котором Пушкин так живописно говорит в своих «Бесах...
Я так этому обрадовался, что, подписывая расписку, с каким-то ухарским видом, небрежно сообщил ему, что вчера «покутили с приятелями в Hôtel de Paris; провожали товарища, даже, можно сказать, друга детства, и, знаете, — кутила он
большой, избалован, — ну, разумеется, хорошей фамилии, значительное состояние, блестящая
карьера, остроумен, мил, интригует с этими дамами, понимаете: выпили лишних „полдюжины“ и…».
— Вы сегодня удивлялись, что у нас так много ваших фотографий. Ведь вы знаете, мой отец обожает вас. Иногда мне кажется, что вас он любит
больше, чем меня. Он гордится вами. Вы ученый, необыкновенный человек, вы сделали себе блестящую
карьеру, и он уверен, что вы вышли такой оттого, что он воспитал вас. Я не мешаю ему так думать. Пусть.
Он был когда-то блестящим молодым человеком, с лицейским образованием, с
большими связями и великолепной
карьерой впереди, и прекрасно танцевал на настоящих светских балах, обожал актрис из французской оперетки и новодеревенских цыганок, пил шампанское, по его словам, как крокодил, и был душой общества.
Ведь все мечты
большей части ограничены
карьерой, вся цель жизни в том, чтобы получше устроиться.
Г. Плещеев написал довольно много: перед нами лежат два томика, в них восемь повестей; да тут еще нет «Папироски» и «Дружеских советов», напечатанных им в 1848 и 1849 гг., да нет «Пашинцева» («Русский вестник», 1859 г., № 21–23), «Двух
карьер» («Современник», 1859 г., № 12) и «Призвания» («Светоч», 1860 г., № 1–2), — трех
больших повестей, напечатанных им уже после издания его книжек.
И это ободрило меня
больше всего как писателя–прямое доказательство того, что для меня и тогда уже дороже всего была свободная профессия. Ни о какой другой
карьере я не мечтал, уезжая из Дерпта, не стал мечтать о ней и теперь, после депеши о наследстве. А мог бы по получении его, приобретя университетский диплом, поступить на службу по какому угодно ведомству и, по всей вероятности, сделать более или менее блестящую
карьеру.
В это время он уже не был
больше профессором, после того, как в начале своей
карьеры преподавал химию в Палермо.
А ухаживать надо было. Жуковский оставался весь свой век
большим ребенком: пылкий, увлекающийся, податливый во всякое приятельство, способный проспорить целую ночь, участвовать во всякой сходке и пирушке. В нем жил гораздо
больше артист, чем бунтарь или заговорщик. Он с детства выказывал музыкальное дарование, и из него мог бы выйти замечательный пианист, предайся он серьезнее
карьере музыканта.
Вечер в Театральном училище — во всей моей долгой драматической
карьере — останется единственным.
Больше, даже и в слабой степени, он нигде не повторялся.
Так этим и заключилась блестящая пора служебной
карьеры Кесаря Степановича в столице, и он не видел государя до той поры, когда после выставил перед его величеством «свою шеренгу», а потом вернулся в Киев с пособием и усиленною пенсиею, настоящую цифру которой, как выше сказано, он постоянно скрывал от непосвященных и говорил коротко, что «берет много», а может взять еще
больше.
Титулованная богатая жена молодого человека, с блестящей
карьерой впереди, — такая радужная судьба их дочери Зинаиды не оставляла желать
большего.
Он зарвался
больше всех остальных. С тех это очень скоро соскочило, и все почти сделали
карьеру. Только он один очутился у себя в деревне с запрещением выезжать из нее.
Калисфения Фемистокловна закусила до боли нижнюю губу и как-то вся даже съежилась. Впрочем, надо сказать, что она тут же сразу сообразила, что предстоящая
карьера ее дочери может иметь влияние на еще
большее улучшение ее благосостояния. Оскорбленную в своем самолюбии женщину заменила торжествующая за успех своей дочери мать.